|
М.В. Арапов
(arapov@online.ru)
Послереволюционная волна латинизации. Основной силой на начальном этапе национально-культурного строительства было местное учительство, большевики же были заинтересованы в формировании национальных элит, лояльных власти и зависимых от центра. Это соответствовало важнейшему принципу их национальной политики, провозглашенному на XII съезде РКП(б) (1923 г.), — «коренизации советской власти». Тогда-то и пригодился турецкий опыт.
Кампания по переводу национальных письменностей на латиницу проводилась с невиданным размахом. И хотя ее инициаторы были заинтересованы исключительно в политической составляющей реформы, к ее проведению удалось привлечь лучших лингвистов страны и провести ее первый этап (составление самих алфавитов, правил орфографии, учебников) не самым худшим образом. «Яналиф» (сокращение слов, которые на татарском значат "новый алфавит") вызывал искренний энтузиазм у молодежи, которая видела в нем символ модернизации, о реакции старшего поколения, конечно, можно только догадываться. В отличие от реформы Ататюрка (как и от петровской реформы) для национальных меньшинств латинизация была не только демонстративным отказом от «ветхих» национальных традиций, но и изменением ненавистной иерархии: «инородцы» на какой-то момент оказывались ближе к мировым стандартам, чем русские.
В период с 1923 г. до 1939 г. [56] на латиницу было переведено 50 языков (к 1939 г. общее количество письменных языков в СССР составляло 72). Естественно, что перевод начался с языков, которые использовали (или только что ввели) письменность на арабской основе (Северный Кавказ и тюрки- мусульмане Поволжья и Средней Азии). Затем наступил черед народов, населявших Сибирь, и финно-угорских народов. Насколько мало интересовала вдохновителей кампании сама латиница, видно хотя бы из того, что в Белоруссии, где lacinka употреблялась столетиями, любые разговоры об ее использовании клеймились как буржуазная пропаганда.
По каким-то трудно объяснимым причинам латинизация не затронула финно-угорские языки Поволжья (удмуртский, марийский, мордовский) и чувашский язык. Может быть, просто не хватило времени. Начиная с 1932—1933 гг, кампания явно идет на убыль, а к 1935 г. независимые наблюдатели начинает говорить об идеологической переориентации И. Сталина и о его новых «национал-большевистких» взглядах. С 1936 г. начинается новая кампания по переводу только что латинизированных языков на кириллицу.
Сталинская контрреформа и реакция на нее. Кириллические алфавиты для национальных языков создавались ударными темпами, и единственная «филологическая» задача, которая решалась в ходе кампании — сделать алфавиты для близкородственных языков максимально непохожими друг на друга. Едва ли нужно напоминать, что реформа проводилась в атмосфере террора и сопровождалась физическим уничтожением национальной интеллигенции, ликвидацией всех следов национально-культурной автономии и насаждением русского языка [57]. Говорить о каком-то положительном эмоциональном отношении к кириллическому алфавиту у народов, которые получили его из рук Сталина, было бы странно.
Сталинская «контрреформа» в основном закончилась к 1940 г., в результате ее в СССР за два десятилетия 21 язык сменил алфавит дважды, а 13 — трижды, 7 языков вообще стали бесписьменными. Все делалось в спешке (перевод на кириллицу осуществлялся за несколько месяцев), надвигалась война, поэтому о нескольких языках вообще забыли и алфавита им не поменяли. Только в 1946 г. дошли руки до курдского и дунганского, в 1953 г. — до нивхского, а до нанайского — только в 1963 г. В 1938 г. абхазский язык получил грузинский алфавит, которым абхазы до той поры никогда не использовали, лишь в 1954 г. для него ввели кириллицу. Символическое значение этого сталинского жеста в полной мере можно оценить только сегодня.
Сталин своей контрреформой еще раз подтвердил, что фасцинация, связанная с алфавитом, превращает его в грозное идеологическое оружие. Цена использования этого оружия — как минимум одно поколение дезориентированных людей, потерявших связь со своей культурой, — конечно, не смущала диктатора, но он, видимо, не мог себе представить, что это оружие можно использовать и против остатков созданной им империи. В 90-х гг. одна за другой бывшие республики СССР (Азербайджан, Туркмения, Узбекистан), получая самостоятельность, демонстративно отказывались от кириллицы, окончательно формируя образ русской графики как средства угнетения народов. Так же демонстративно при Дудаеве перешла на латиницу Чечня [58].
В сентябре 1999 г. Госсовет Татарстана принял закон «О восстановлении татарского алфавита на основе латинской графики». Вопрос о переходе на латиницу возник в Татарстане уже в начале 1990-х гг. и обсуждался на Втором всемирном конгрессе татар в 1997 г. В 1992—93 гг. в Казани на яналифе выходила даже газета «Дэнья» («Планета»), а газета «Ватаным Татарстан» («Родной Татарстан») периодически публиковала отдельные страницы на латинице. Затем идея латинизации получила самую серьезную поддержку и со стороны руководства Татарстана. Реформаторы считали, что переход должен начаться в 2001 г. и займет 10 лет. Поскольку большое количество татар живет за пределами республики, обучать новой (старой?) письменности предполагается и в соседних республиках (прежде всего — в Башкирии) [59].
«Татарский синдром» не единичное явление — еще раньше, чем татары, переход на латиницу начали карелы. Причем намерением карел (так же, как и молдаван) было поддержано еще руководством СССР.
Выбор карел и татар не основан на доводах разума так же, как у южных и восточных славян после крещения не было рациональных оснований выбирать кириллицу. Их фасцинация затейливым греческим письмом, как и фасцинация Петра I латиницей, не дискурсивны. Но если выбору препятствуют, то, конечно, появляются более или менее убедительные аргументы.
Кириллическая графика якобы мешает изучению обоих сосуществующих на одной территории языков: сходство алфавитов провоцирует носителей одного языка использовать навыки чтения на родном языке при чтении текстов на другом языке (подробнее на полуофициальном сайте www.tatartele.ru). Но само по себе использование одной графической системы для двух языков ни к какой интерференции этих языков не приводит: если в Канаде франкофоны и жалуются на что-то, то не то, что из-за латиницы у них французский путается с английским.
Верно, что с XVIII в. для создания любого серьезного текста на русском языке нужно как минимум два алфавита — кириллица и латиница, а на национальном языке — три (национальный, русский и латинский). Но перевод национального языка с кириллицы на латиницу не упростит ни клавиатурных работ, ни компьютерной верстки. Чтобы добиться реального эффекта, нужно либо вообще забыть о русском языке, либо использовать для русского языка альтернативную, латинизированную графику (см. об этом ниже).
Довод о том, что латинизация позволит создать некоторое общее культурное пространство близкородственных языков (тюркских), на первый взгляд кажется сильным. Тем более, что Сталин так опасался пантюркизма. Но на проверку оказывается, что не близость языков и алфавитов, а поток культурных и технологических инноваций — ведущий фактор в возникновении тесных связей между ними. Различие алфавитов не воспрепятствовало мощному влиянию польской культуры на восточных славян, и а сходство — нисколько не способствовало связям тех же славян, скажем, с Сербией.
Но если рациональные доводы сторонников латинизации довольно шаткие, то утверждение ее противников, что «наличие единого алфавитного пространства в России является существенным показателем целостности нашего государства» [60] представляет собой чистую демагогию. В СССР, который федерацией был чисто номинально, государственные языки пользовались четырьмя алфавитами (кириллицей, латиницей, грузинским и армянским письмом), а в «единой и неделимой» Российской империи к моменту революции таких письменностей было пять (латиница, кроме прибалтийских губерний, использовалась в Польше, а еще обслуживала два государственных языка Великого Княжества Финского, арабская графика использовалась в Бухарском эмирате). Множественность алфавитов никак не повлияла на судьбу обеих империй.
Противники татарского эксперимента игнорируют также символическое, компромиссное значение перехода именно на латиницу, ведь татарская письменность на арабской основе имеет почти столь же длительную историю, как и славянская — на кириллице.
В ответ на упомянутое выше решение Татарстана Государственная дума принимает закон [61], который требует, чтобы государственный язык республики в составе РФ обязательно использовал алфавит на основе кириллицы, и это требование может быть изменено только принятием отдельного федерального закона.Оценкой этого решения с точки зрения конституции и международного права займутся юристы, а с точки зрения историко-культурной, этот закон возвращает нас во вторую половину позапрошлого века, когда правительство Российской империи вело «алфавитные войны» со своими польскими, украинскими, литовскими, белорусскими подданными. С тем только отличием, что сегодня мы знаем, чем такие войны заканчиваются.
© 2002 М.В. Арапов
